ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава первая
|
Тихими, тяжелыми шагами В дом вступает Командор... А. Блок. |
Торопливо одеваясь, он говорил себе,
что это, по всей вероятности, милиция, высчитав, что он и Эдуард явятся на
праздники к родным, решила сделать налет и оштрафовать нарушителей.
Кто-то стукнул два раза в дверь, и
он услышал голос Натальи Павловны:
— Олег!
Встаньте, пожалуйста! Звонят, — и когда он появился на пороге уже одетый, она
прибавила: — Кто это может быть? Мне страшно!
— Не
волнуйтесь, Наталья Павловна! У меня есть основания полагать, что это милиция.
— Дай Бог!
Ася встает?
— Нет, я не
хочу ее будить, может быть из-за пустяков; она очень устала, — и он поспешно
вышел в переднюю, откуда неслись повторные настойчивые звонки.
На его вопрос «Кто там?» ответом
было: «Откройте, дворник!» Один он или не один? Не один! Пятеро в нашивках и с
револьверными кобурами выросли позади бородатой фигуры в старом ватнике.
— Вот
гражданин Казаринов, — сказал дворник.
— Руки
вверх! — закричали те и навели свои револьверы. — Бывший князь Олег Дашков, вы
арестованы.
Вот она — эта минута! Она все-таки
пришла! Уплывают и жизнь и счастье! Ему послышался легкий вскрик: Наталья
Павловна, стоя на пороге гостиной, схватилась за косяк двери, как будто боясь
упасть... Он рванулся было ее поддержать, но был тотчас же схвачен за плечи.
— Стоять на
месте! — рявкнул один. — Оружие есть? Отвечайте! — и
бесцеремонные руки стали ощупывать его.
— Оружия у
меня нет.
— Вот ордер
на обыск и арест — смотрите. Ведите в свою комнату, а вы, товарищ дворник,
подымайте соседей: нам нужен свидетель при обыске.
Там, в спальне, Ася, проснувшись от
шума в передней, стояла в халатике, растерянно оглядываясь, и при виде мужа под
револьвером застыла на месте с широко раскрытыми глазами, полными ужаса. Ни
кровинки не осталось в этом лице. Мадам выскочила из диванной с шумными
французскими восклицаниями и тоже остолбенела. Мерцание белой ночи, заливавшее
комнату, вытеснил электрический свет, включенный властной рукой. Всех заставили
сесть поодаль друг от друга.
—
Начнем с этого угла, — сказал старший и указал на зеркальный шкаф. Среди гепеушников оказалась женщина, она подошла к Асе и стала ее
обшаривать. Послушно стоя с поднятыми руками, Ася не спускала с мужа все тех же
остановившихся глаз.
— Товарищ
начальник! Я не зря шарила. Записка у этой ехидны! — сказала старуха.
— А ну
читай, что там, — откликнулся старший, наблюдая, как двое других перерывают
шкаф.
— Читай, я
очки позабыла, — женщина передала записку самому молодому из агентов; тот стал
читать, спотыкаясь: «Сегодня на рассвете, моя Мимоза, я долго любовался
выражением покоя на твоем лице. Милана твоя очаровательно
выглядывала из-под кружев...»
Ася вспыхнула, Олег поднес руку ко
лбу; Наталья Павловна и француженка сидели с отсутствующими лицами.
— Читай,
чего остановился? — подзуживала женщина, но юноша
пробормотал:
— Товарищ
начальник, дело тут, видать, молодое... на контрреволюцию больно не похоже...
читать-то некстати будет.
— Брось, —
было ответом. Записка упала к ногам Аси, и та ее тотчас подхватила.
— Что,
взяла? Уличили небось! Не заводи в другой раз шашней,
— прошипела опять Мегера над ухом Аси. Большие
испуганные глаза с наивным изумлением обернулись на говорившую.
Та приблизилась к Наталье Павловне и начала обшаривать теперь ее, крючковатыми
растопыренными пальцами, что-то злобно бормоча себе под нос, как будто то
строгое достоинство, с которым подчинилась Наталья Павловна, задевало ее лично.
— Куда,
куда, княгиня сиятельнейшая? Изволь-ка на месте
посидеть! — крикнула она вдруг Асе, которая встала и сделала несколько
нерешительных шагов по направлению к двери. Никогда не слышавшая
этого титула в приложении к себе, Ася не обернулась. Это дало Олегу новую
мысль.
— Моя жена
не знала, что я живу под чужим именем, — сказал он, — вы видели, товарищи, она
даже не обернулась ни на «сиятельство», ни на «княгиню». Не откажитесь
подтвердить следствию, я сошлюсь на вас.
Ася озадаченно смотрела на мужа.
— Ася, я не
Казаринов, я скрывал свое имя, — продолжал Олег; она все так же молчала.
— Вроде как
бы и вправду не знала... — сказал один.
— С трудом
верится, — возразил старший. — Неужто
вы, гражданка, отважитесь уверять, что не знали, за кого выходили? Будто бы уж
никогда не слышали, кто он на самом деле?
Гепеушники с
любопытством посмотрели на Асю. С полсекунды стояла тишина.
— Знала все,
— тихо сказала она, махнув рукой, и губы ее задрожали.
— То-то же.
Ну да ладно: нам в это дело мешаться нечего. Сядьте и сидите, а вы, гражданин
Дашков, не разводите тут плешей. У следователя еще успеете наговориться: там
вас живо разговорят.
«У Нага, —
подумал Олег. — Ну, от меня он немного услышит, какие бы не пускал в ход способы».
Двое агентов перешли в комнату
Натальи Павловны, остальные продолжали начатый обыск, двигаясь из угла к
середине комнаты. Строгость, с которой обыск начался, была несколько ослаблена:
Олега уже не держали под дулом, может быть, из-за недостатка людей. Мегера
приблизилась к кроватке Славчика, который
спал непробудным сном с ярко разгоревшимися щечками.
— Возьмите
кто-нибудь ребенка, я кровать перетряхну, — сказала она.
Олег, который оказался ближе всех,
поспешно подошел. «В последний раз возьму, обниму, стисну!» — подумал он,
отгибая одеяльце и поднимая теплый комочек. Спутанная головка с розовыми
щечками упала к нему на грудь, ребенок что-то прошептал, не открывая глаз. Олег
отвел рукой темную прядку с его лба и поцеловал кудрявую головку, пока женщина с
профессиональным азартом перетряхивала простынки и одеяльце. Темные глаза
ребенка открылись:
— Па-па...
— Мальчик
мой! — ответил Олег и сжал обеими руками маленькое тельце.
Славчик посмотрел
на гепеушников:
— Дяди!
Зачем дяди?
В эту минуту женщина вытряхнула
из-под подушки плюшевого зайца и отшвырнула его.
— Зая упа, — и ручка ребенка
протянулась к игрушке.
— Ничего,
зайка не ушибся, зайка у нас никогда не плачет, — сказал Олег и прибавил на ухо
ребенку: — Покажи, как ты умеешь обнимать папу.
Крошечные ручки в перетяжках
обхватили его шею, а губки прижались к щеке.
— Oh, mon Dieu! — простонала со своего места француженка.
— Дай мне
его, — проговорила Ася и протянула руки к ребенку. И что-то надтреснутое,
странное и больное прозвучало в ее голосе, что Олег разом уяснил ход ее мыслей:
она боялась, что ее тоже арестуют, и, понимая, что он прощается в эту минуту с
сыном, протягивала к ребенку руки с той же мыслью, не смея двинуться.
— Сидеть на
месте! — предостерегающе крикнул на Олега старший гепеушник. Ася уронила протянутые руки. Где будет спать
следующей ночью этот ребенок? Может быть, в детском доме? Никогда больше любовь
семьи, может быть, не согреет его!
Один из младших сотрудников вошел,
спрашивая, как быть со шкафами и стеллажами книг в гостиной и в библиотеке:
— Коли кажинную перетряхивать, мы до следующего вечера отсюда не
выберемся, — сказал он.
— Трясите на
выбор одну из трех, — сказал старший и велел идти на помощь им старухе,
трудившейся теперь над постелями Олега и Аси. Сам же он все время переходил из
комнаты в комнату со строгим и важным видом. Хрычко —
свидетель без толку толкался вслед за агентами, переминался с ноги на ногу,
теребил свой пояс и угрюмо молчал. Ни злорадства, ни
ехидства в нем не замечалось и тени — скорее плохо скрываемое сочувствие.
Только во время чтения несчастной записки он позволил себе улыбнуться весьма
недвусмысленно.
Через некоторое время из соседней
комнаты опять вышел агент и сказал:
— Мы
обнаружили «леди». Сами, что ли, будете ее раскулачивать? — он необыкновенно
твердо выговаривал первый слог слова «леди».
— Что? Леди? Леди! — воскликнула в
изумлении Ася.
Теперь дело было уже не в
документах, которыми был начинен несчастный манекен... Каким образом секрет
этот, так тщательно от всех скрываемый, мог стать известен гепеу?
Не сюда ли уходили корнями несчастья этой ночи?
Олег сурово сдвинул брови.
— Ты
проговорилась кому-нибудь? — спросил он жену.
— Нет! Нет!
— воскликнула она с отчаянием. — Только Леля и Нина! Никто больше не знал!
Никто!
— Et ce jeune
home? Ce Gennadi? Il a, done, vu[1] — сказала
француженка.
— Геннадий
Викторович? Ах, да! Он видел, случайно, я не виновата... случайно! Неужели же
он! Неужели? — Она схватилась за голову.
— Ася,
спокойней, Ася! — сказал Олег.
— Семенов,
ты что смотришь? Это что за разговоры! — сказал, входя, старший агент молодому.
Ася приникла головой к спинке стула.
«Последние считанные часы в этом
доме, последние! — думал Олег. — Что будет с ребенком? Что будет с Асей?»
Около девяти утра обыск гостиной,
спальни и библиотеки был, наконец, закончен.
— Ну, теперь
сюда, и будем закругляться, — сказал старший агент, подходя к диванной.
Француженка вскочила как ужаленная и загородила вход.
— Ордер на
обыск? — спросила она.
— Мы
предъявляли ордер еще пять часов тому назад. Вы что, с неба, что ли, свалились?
— Вы
предъявляли ордер на комнаты Казариновых и Бологовской,
а это моя комната. Я — иностранка.
—
Иностранка? Латышка, что ли? Или эстонка?
Такие вопросы неизменно вызывали
бурю патриотического негодования со стороны мадам.
— Я —
латышка?! Я — француженка, парижанка! Вы ответите за все ваши грубости! — и
недолго думая ударила по лицу старшего агента.
— Хватайте
эту ведьму! — крикнул тот.
Но Тереза Леоновна уже вошла в раж.
— Только
попробуйте! Только прикоснитесь! Вы будете иметь дело с консулом! Сейчас звоню
к консулу, сейчас!
— Звоните!
Madame
подбежала к телефону и схватила трубку, но едва лишь
она назвала требуемый номер, как рука агента легла на ее руку.
— Гражданка,
успокойтесь. Никто на вашу безопасность не посягает. Оскорбляете пока только
вы. Я настоятельно прошу вас удалиться в свою комнату. Вопрос по поводу вас мы
выясним в ближайшие же дни, — и, обращаясь к своему подчиненному, прибавил: —
Принести французской гражданке воды.
Мадам оттолкнула воду и с самым
воинственным видом прошла в свою комнату и встала перед раскрытой дверью.
— Гражданка,
пройдите к себе и закройте дверь.
— Я уже у
себя, на свободной территории, и никто не имеет права мною здесь командовать, —
возразила Тереза Леоновна. Она была великолепна.
Славчик,
проснувшийся снова от шума голосов, потянулся, заворковал и сел на кроватке; но
когда он опять увидел «чужих дядей», вдруг нахмурился и затянул жалобную ноту.
Один из агентов кивнул Асе в ответ на ее вопросительный взгляд, она подошла к
ребенку.
— Агунюшка, мальчик мой! Сейчас мама оденет тебя, а потом
согреет тебе молочко. Где наши штанишки? — Голос вдруг оборвался, и она
уткнулась лицом в мягкую шейку ребенка, который топотал
по кроватке голыми ножками.
«Это, право, становилось выше
человеческих сил, очевидно выдержка моя, в самом деле, железная, если ее
хватает даже на это», — думал Олег, глядя на жену и сына.
— Так, —
неожиданно громко сказал старший агент. — Ну-с!
Все
вздрогнули, сейчас должно было решиться все! Судьба Олега не оставляла
сомнений, но вот Ася — уведут или не уведут?
— Гражданин
Дашков, приготовьтесь следовать за нами.
У него
вырвался вздох облегчения — он один, слава Богу!
Агент
повернулся к Асе.
— Можете
собрать в дорогу вашего мужа.
Глядя в ее испуганные огромные
глаза, Олег сказал, стараясь как можно спокойнее:
— Дай мне,
пожалуйста, шерстяной свитер, два полотенца и перемену белья.
Она подошла к нему, она стала
надевать на него свитер, наверно, для того чтобы продлить последние минуты.
Застегивавшие ему ворот пальчики двигались все медленней и медленней, потом
совсем остановились, и она прижалась лбом к его груди. Он поцеловал ручку,
лежавшую на его плече.
— Спасибо
тебе, дорогая, за любовь, за счастье. Будь мужественна. Тебе предстоят
непосильные трудности, моя бедная девочка! Тебя, наверно, вышлют, постарайся
всеми силами выхлопотать разрешение, чтобы уехать с Натальей Павловной и с Нелидовыми — репрессия, наверное, коснется и их. Я верю,
что ты сумеешь вырастить наших детей. Я хочу, чтобы они знали судьбу своего
отца и обоих дедов, чтобы не было этого безразличия, которого я не выношу,
чтобы в дальнейшем... ты поняла меня? Ну, поцелуй меня в последний раз.
Она подняла свое личико навстречу
ему. Боже мой, как она изменилась за одну ночь! Сколько безнадежности и скорби
было в этих глазах с застывшими невылитыми слезами! В
их глубине затаился вопрос — тот, который слишком страшно было выговаривать
вслух! Он понял этот немой вопрос:
— Ты не жди
меня назад. Путь был безнадежен, ты это знала с самого начала. Ну, вот он и
кончился. Перекрести меня.
Опять раздался резкий, сухой голос:
— Гражданка,
отойдите, довольно шептаться! Арестованный, берите ваши вещи. Отправляемся.
Наталья Павловна и мадам тоже были
тут; Наталья Павловна перекрестила его, мадам опять что-то кричала агентам.
Сопровождаемый конвоем, он вышел на лестницу и стал спускаться, намеренно
замедляя шаг. «Она легкая и быстрая как козочка — она увернется и выбежит: я
еще увижу ее!»
У подъезда стоял «черный ворон». Он
обернулся в последнюю минуту: да, она здесь — стоит на приступке подъезда и
смотрит на него, закусив губы. Вот теперь в самом деле
это лицо мученицы, а у ног ее — белый шерстяной клубок с тремя черными точками
— нос и два черных глаза с тем же замирающим, полным тревоги и мольбы взглядом,
что и у нее.
— Олег,
прощай! Я буду мужественна, буду! Не бойся за сына! — зазвенел надтреснутый
голос.
Грубые руки втолкнули его в машину,
дверь захлопнулась. Это кончился тот отрывок счастья, который был отмерен для
них! Слишком рано кончился. Горе России, как темное облако, заволокло и их.
Помяни за раннею обедней мила друга,
верная жена!
Ася стояла и смотрела вслед «черному
ворону».
— Гражданка,
давайте-ка возвращайтесь. Выходить из квартиры запрещается! — повторял кто-то
около нее. Не могли оставить хоть на минуту в покое! Куда она убежит, когда
дома остался оторвавшийся от нее маленький теплый комочек? Она начала медленно
подниматься, держась за перила; войдя в гостиную, опустилась на первый
попавшийся стул. Наталья Павловна подошла к ней и привлекла на свою грудь ее
голову.
— Дитя мое,
ты ради ребенка должна взять себя в руки, — сказала она.
Эти слова «взять себя в руки» Ася с
детских лет постоянно слышала от бабушки. Человек, произносивший их, сам
настолько владел собой, что имел полное право требовать того же от других. Ася
почувствовала, что ожидала именно этих слов, но они ничем не могли помочь ей
сейчас: она слишком опустошена и разбита, ничто не доходит... Оставьте ее!
Вошел агент — опять тот самый... Он
сказал:
— Там
гражданочка какая-то прибежала, молоденькая. Только на нас взглянула да и
повалилась замертво. Может, вы опознаете, да разрешите сюда внести?
Ася вскочила.
— Леля! Она,
значит, все знает! Бедная Леля! — и бросилась в переднюю.